И тогда все в центре снова громко зааплодировали. Только глядели уже не на экран, а на нас с Сенькой. И я почему-то покраснел, и захотелось закрыть глаза, провалиться сквозь палубу и оказаться у себя в каюте. Хотя в этот раз мы точно ничего плохого не сделали.
А на другой вечер в большом кафе в рекреационном отсеке мы праздновали мамин день рождения. Во главе стола мама с папой сидят вдвоём. Моя мама – она, ясное дело, самая красивая, только на празднике она ещё красивее, потому что не в обычном станционном комбезе, а в платье нарядном, темно-синем и с блёстками. И народу полным-полно. И с маминой работы, и папины шахтёры, и начальник станции, и Сенькин отец как раз вернулся, и даже профессора Шнайдера с собой привёз. Профессор Шнайдер и профессор Черсин, оказывается, знакомы – они как друг друга увидели, сразу же заулыбались и давай друг другу руки трясти. И за стол сели рядом. А потом все стали маме подарки дарить, и наша с Сенькой очередь пришла. Я так сказал:
– Дорогая мама, мы с Сеней для тебя сделали венерианскую драгоценность! Кристалл нам папа с поверхности привёз, а цепочку мы сами сплели. А ещё Сеня для тебя вот какой рисунок нарисовал.
И маме наш кулон отдал, а потом картинку. А мама нас обняла двоих, потом повернула к гостям за столом и говорит:
– Видите, какие мальчишки у меня славные! Только, скажу по секрету, этот кристалл – не единственная драгоценность, которую мне Сеня с Ромой подарили на сегодняшний праздник. Есть и ещё одна!
Анатолий Сергеевич спрашивает из-за стола:
– А что же это за другая такая драгоценность, Вера Матвеевна?
Мама тут нас отпустила, к папе повернулась, воротник комбеза ему поправляет и отвечает:
– Вы, профессор Дымков, много интересного пропустили, пока по заграничным станциям путешествовали. Тут такое было… Мы Вам потом расскажем. А драгоценность такая, что даже самой слабо верится. Уникальный экземпляр. Как выяснилось на днях, дороже, чем семьсот миллиардов рублей стоит!
Я поправил:
– Не семьсот, мам, а только семьдесят!
И тогда все засмеялись. А мама сказала сквозь смех:
– Да какая мне разница?
И поцеловала папу в щёку. И мы продолжили праздник и стали есть. Потом взрослые танцевали. А потом один пожилой техник принёс странную длинную штуку, положил её себе на колено, и все сразу замолчали.
– Что это, пап? – спросил я шепотом, потеребив отца за рукав.
– Это, сынок, называется гитара. Старинный музыкальный инструмент с Земли.
– Как синтезатор?
– Нет, не совсем. Видишь – из настоящего дерева сделана? Редкая вещь! Слушай! – сказал папа, а пожилой техник начал перебирать пальцами и петь. А многие гости, особенно постарше – подпевать ему. Песня была вот какая:
На далёкой Земле
Небо есть голубое
Ветер веет прохладой
Над волнами реки
На далёкой Земле
Всё цветёт, всё живое
И порхают-летают в цветах
Глупыши-мотыльки
А у нас на Венере
Под коричневым небом
Гонит ветер смертельный
Волны в жидком огне
А у нас на Венере
Кто не был не поверит
Жить не может живое ничто
Ну а люди – вполне
Музыка была совсем не такая, как когда поёшь под синтезатор. Она была тихая, очень незатейливая, но почему-то я заслушался и даже осторожно подошёл к тому технику поближе, чтобы слышать лучше. А он смотрел в никуда прямо перед собой и продолжал песню.
На далёкой Земле
Где леса и поляны
Каплет весело дождик
Птица в небе летит
На далёкой Земле
Где моря-океаны
Там когда-то был милый наш дом
Позабытый почти
А у нас на Венере
Не бывает деревьев
И дождём растворит
И железо и сталь
Только мы для Венеры
Не хотите не верьте
Свой оставили дом на Земле
Хоть немножечко жаль
А я вспомнил картинки, которые нам показывали в школе, и Сенькины фотографии, а потом вдруг как будто увидел перед собой то самое огромное море из воды, и голубое небо с белыми облаками, и высоченные деревья, и ещё много-много чудесного и удивительного…
На далёкой Земле
Травы песенки шепчут
И цветы на лугах
Так беспечно цветут
На далёкой Земле
Жить, наверное, легче
Только легче, наверное, там
Но счастливее – тут
А у нас на Венере
Нет ни птицы ни зверя
И заместо воды
Лава бьётся ключом
А у нас на Венере
Солнце жжёт а не греет
Только людям, которые здесь,
Это всё нипочём
Песня закончилась. Все захлопали в ладоши, и я тоже.
– Сенечка, а ты почему плачешь? – внезапно спросила моя мама. Я повернулся и увидел стоящего рядом Сеньку – ух ты, да он не просто плачет, а ревёт, как девчонка! При всех! Вот совсем на моего друга непохоже!
– Это он, наверное, потому что песня грустная… – сказал я не очень убедительно.
– Это он потому, что по Земле заскучал, верно, Сеня? – спросил Архидемон неожиданно мягко, почти ласково. Ещё ни разу я не слышал, чтобы он таким голосом говорил. А Сенька только кивнул. А потом вдруг резко отёр рукавом слёзы и сипло сказал:
– Вот папка работу свою закончит, и я обязательно на Землю вернусь. Только Ромку я здесь ни за что не брошу, а увезу с собой. Потому что так нечестно – я, значит, на Венере побывал и сколько видел всего, а он на Земле – ни разу не был?
А мой папа только головой покачал:
– Арсений, кхм, ты так всё быстро за всех уже решил… А как насчёт меня спросить, или Ромину маму, ну, или самого Рому, в конце концов?
Я даже не придумал что сказать, только рот открыл, и молчу. А Сенька на папу посмотрел и уже обычным своим звонким голосом серьёзно говорит:
– Если Ромка захочет со мной полететь, то Вы же отпустите его, Иван Андрианович? Он же на Земле таким штукам научиться может, что когда вернётся, Вы сразу же его в бригаду к себе возьмёте…
– А если не отпустите, – продолжил вдруг, довольно похоже передразнивая Сеньку, Архидемон, – то в один прекрасный день мы проберёмся на грузовой корабль, взломаем бортовой компьютер, захватим управление, запрём в холодильнике всю команду и отправимся на Землю своим ходом…
Гости, гляжу, заулыбались. Тут Главный вздохнул и снова заговорил своим обычным голосом:
– Ну что, правильно я понял твою мысль, Дымков-младший?
Сенька ну очень сильно покраснел, и только в пол молча глядит. А у меня уши заполыхали жаром, и я догадался, что тоже покраснел, только не знаю почему.
И тут профессор Черсин сказал:
– Если эти ребята захотят слетать к нам, хотя бы на время, поручите это дело мне. Я им за «Сколопендру» здорово обязан.
Сенька встрепенулся радостно. А я неожиданно выпалил:
– Я хочу полететь, только не сегодня, ладно, Сень? Потому что… мы торт ещё не съели, и праздник, и вдруг мама меня вообще не отпустит?
Мама обняла меня, поцеловала в макушку и сказала:
– Отпущу. Может быть.
Я покраснел, наверное, ещё сильнее и спросил:
– А вдруг с нами там, на Земле, что-нибудь случится? Ты не боишься?
Все притихли, а мама вздохнула и ответила:
– Я скорее боюсь, что из-за вас двоих что-нибудь случится с Землёй.
